– …А как вы хотели?! – возмущался депутат с телеэкрана, при этом многозначительно кивал головой, это придавало его лицу важности, будто он знал больше, чем говорил. – Демографический кризис в России простым желанием не решить! «Что делать?» и «кто виноват?» – вопросы для лентяев. Но ответ очевиден! И не исключено, что разрешить эту проблему будет возможно. Все зависит от нашего потенциала…

– …Я… – послышался странный голос, до боли знакомый, очень родной…

Владомир[1] испуганно огляделся: никого. Он облегченно вздохнул и прибавил звука. Взглянул на экран и удивился: лицо депутата изменилось, вроде бы это было то же самое лицо, только неухоженное, дебильное, и теперь он нес какую-то ахинею:

– …Это смотря у какого народа!.. – истерично доказывал депутат оппоненту, – Возьмите азбуку: в ней «все»! Если «я» на последнем месте – значит народ избранный. Первым будет этот народ! Но в мировом сообществе, как вы понимаете, это самая широкая мишень, даже для козявки, своего «я» не имеющей…

Владомир переключил канал, нажав на пульт управления, в твердом убеждении, что имеет полное право в свой выходной развалиться на диване и посмотреть что-то интересное. Но пища «духовная» в это утро разнообразием не отличалась.

– …Э-э-э, короче, господа, свобода слова стала синонимом бескультурья… вот… а не отсутствия цензуры, ну… и это прекрасно… – министр культуры блаженно улыбнулась и процитировала: – «Бывает все так классно, так классно прямо все. И тут: ба-бах! Ужасно, ужасно стало все…»[2] – неприятно поморщилась она.

Владомир задумался. Что-то смутное не давало ему покоя, заставляло подняться с дивана и уйти: «Уйти куда? Уйти зачем? – На поиски? – На поиски чего?». Ему совершенно не было интересно, о чем вещала министр культуры, потому что заезженное и потрепанное слово «культура» в обществе больше не имело значения, поскольку теперь все знали, что «бескультурья не бывает», ведь культура «официально обозначенная» или «негласно признанная» есть в любом социуме: будь то нация, рабочий коллектив, семья. Хотят того или нет, плохая или хорошая «она вездесуща». Эта абсурдная идея как раз и принадлежала министру культуры, видимо, она тогда не знала, что тем самым подрывает интерес общественности не только к «феномену» русской культуры, но и ко своей персоне.

Владомир посмотрел на женщину и удивился: она сильно постарела, постоянно сморкалась в несвежий платок, то и дело ковырялась в носу. Еще вчера это был эталон строгости и этикета. «Здесь что-то не так, – решил Владомир, – Что со мной происходит?»

– …Я… – пронеслось в воздухе, будто теплое дыхание, легкий шелест, приятная мелодия…

«Да что это такое?!» – возмутился Владомир, вскочил и посмотрел под диван: пусто! Огляделся: никого. Телевизор в этот момент транслировал художественный фильм: Супермен моет общественный туалет?!

Владомир в недоумении выключил телевизор. Накинул свитер и отправился на улицу, решив прогуляться, а заодно сходить в магазин за хлебом насущным, потому как душой проголодался.

Проходя мимо блошиного рынка, Владомир наткнулся на мужчину в дырявом свитере и с бородой. Помимо китайского барахла и букинистических книг тот продавал свои непонятные порнографические картины, которые складывал не на покрывале, расстеленном на асфальте, а на картонных ящиках, будто подчеркивая тем самым их значимость, будто его мазня как-то возвышалась над всем этим бытовым мусором. Что до Владомира, так в его глазах все сливалось в общую массу, равно как и рынок с толпой. Потому он не сразу понял, что перед ним его бывший одноклассник.

– Приветствую тебя, человек со странным именем, – пафосно сказал тот.

– Имя, как имя, – пожал плечами Владомир, он давно решил, что время школьных насмешек давно кануло в лету, а потому простил своих покойных родителей, любителей ролевых игр в «древних славян на новый лад».

– Хочешь знать, в чем моя суть?

Владомир усмехнулся, он терпеть не мог заигравшихся в волхвов взрослых деток, ему вовсе не был интересен этот маргинал, мнящий себя философом, ведь тот торговал всяким китайским барахлом и вещами бывшими в употреблении.

– Ни во что не верю, никому не доверяю, а сам рефлекторная сущность, реагирующая на позывы животного тела… – горделиво поведал о себе маргинал, не заметив, что его об этом не спрашивали.

– Думаешь, в тебе нет «я»? – вдруг спросил Владомир и удивился своему вопросу.

– Да кто расскажет? – невесело ухмыльнулся тот, – Не исключено, что оно есть, но вероятно, что нет, – замысловато выразился маргинал.

Владомир полез было за кошельком, чтобы купить потрепанную книжку, заинтересовавшую его своим внешним видом: может, она не прошла цензуру и в отличие от современных изданий не имеет штампа «Здесь Бога нет. Разрешено. Серия: №666…»?

Заметив это, маргинал изменил точку зрения:

– Но лично для меня, это зависит от того, какую цель преследует индивид… Бери! В книжном такое не купишь. Там вообще канализацию прорвало! – брезгливо поморщился он. Заметив пренебрежительную мину у бывшего одноклассника, добавил: – Вообще-то у меня «Лексус» за углом. Свой бизнес.

Мимо проходил пожилой мужчина в очках, с плащом, перекинутым через руку. Он с аппетитом ел яблоко Исаака Ньютона, не смотря на то, что в моде был Steve Jobs, который совсем недавно скончался. Услышав, о чем говорили двое (на его взгляд, отнюдь не интеллигентных людей), остановился и решил поумничать, и оно понятно, как ни как был ученым:

– Что есть индивид?

– Это звучит так же нелепо, как если бы тебя спросили: «Кто создал «я»? – ответил Владомир.

– О, молодой человек, куда вас занесло! – многозначительно покивал головой профессор, – Наука не доказала Его существования, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – ученый постучал по своей голове, затем, разглядев у маргинала китайский гороскоп на следующую неделю, не раздумывая купил. – Настоятельно советую, говорить «мне»!.. Может, моя коллега желает что-то добавить? Словесность ваш конек, – профессор учтиво обратился к женщине, сопровождавшей его.

Только теперь Владомир заметил ее: серая и невзрачная, она скрывала лицо очками, волосы беретом, а признаки пола мешковатым костюмом. Вдруг женщина зажмурилась и самозабвенно, начала кого-то нараспев цитировать:

– «Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета…»[3]

Румянец окрасил щеки, эмоции, подавленные комплексами и этикетом, рвались диким зверем наружу. Женщина будто впала в транс, в ней теперь было нечто не от мира сего, великое и ужасное, оно завораживало старого профессора и маргинала. Это же случилось бы и с Владомиром, но взгляд его неосторожно скользнул вниз, и он невольно заметил заштопанную дыру на капроновых колготках, после чего весь эффект от выступления сошел на нет. Он, конечно же, пытался себя убедить, что такая жертвенность перед искусством, перед своим неприбыльным ремеслом по изучению этого самого искусства похвальна, но слишком жалким теперь казалось зрелище.

– «…И, значит, остались только иллюзия и дорога…»[4] – в исступлении продолжала завывать женщина…

– «…Одно спасенье – стать умней, сознаться в слабости своей и больше зря не спорить с Богом»[5], – закончил за нее Владомир. Ему просто надоело слушать.

Вдруг его плечом задела грузная женщина возраста «баба ягодка опять», с бородавками на лице, в простоватом безразмерном сарафане, с сумой через плечо, в лаптях, с мобильником и с золотыми современными украшениями она выглядела нелепо, образ заканчивала химическая завивка.

– А вы тут не видели кирогазку? Кто-нибудь продает кирогазку?!

– Вообще-то вы меня толкнули! – рассердился Владомир.

– И что мне тебе в ноги упасть?! – нахально выпучила глаза и враждебно подбоченилась женщина, но заметив у маргинала средство от комаров, выдавила жабоподобную улыбку.

– Чурка необразованная, – буркнул Владомир.

– У меня три образования: экономическое, юридическое и психологическое, богема ты неоптесанная! – возмутилась женщина, а заметив сомнение на лице Владомира, хвастливо добавила: – Свой квартирный вопрос решила! Живу в лесу. Общину строю, буду есть из глиняной посуды кустарного производства, шить льняные одежды и поклоняться Перуну. К истокам надо, к истокам! К земле, к трудам, к кустарям!.. У меня как раз открыта вакансия «крестьян и юродивых». Хочешь?

– Зачем? Есть магазин одежды, а глиняная посуда не сделает пищу соленой? И кто придет тогда в город, если он будет пуст?

Потеряв заинтересованность, на это она ответила:

– Кирогазку не видели?..

В этот момент Владомира за рукав дернул мужчина в белой маске лицедея с черными пустыми глазницами. Незнакомец открыл полу кожаного плаща, показав непочатую бутылку водки. Владомир последовал за ним. Шли какими-то переулками, пестрящими надоедливой рекламой: «Здесь был ты», «Х…» и прочие неприличные слова. Набрели наконец на свалку с покосившейся от времени сторожкой. Человек в маске жестом пригласил Владомира внутрь.

– Факир, – представился он и сел на ящик за ящик, который служил столом, дыхнул в граненый стакан, налил водки и протянул гостю, – Хочу выпить, чтоб подумать.

– Мне, чтоб не думать, – Владомир взял стакан водки «Пока еще водка» и опрокинул, поморщился и занюхал сухим куском «Некатлетой без мяса».

– Изучал древность, изучал религии на их языке и понял: невежество видит тайну там, где ее нет, мудростью считает то, что не понял, а стройной системой называет хаос. В быту слово «ра» вызывает священный ужас, но если почитать мифологию, то становится даже скучно. О примитивное сознание! Где твоя допотопная Мудрость?!..

– И это все твое занятие?

– Сторожу мусор, – смущенно признался Факир, затем торжествующе добавил: – Но мое хобби, творить чудеса! Да-да-да, тайна в чудесах! Сам понимаешь, такое знание упрощает все!.. Только и здесь мне не интересно, ведь знаю, как их делаю, а потому глубоко несчастен, ибо для меня понятия «чудо» больше не существует…

– Как же надоели суемудрствования и химеры чьих-то умозаключений! – посетовал Владомир, он вновь остался голоден и разочарован, внутри его будто что-то рвало на части, – Они все жалкая пародия скрижалей. Мне бы первоисточник! Есть ли такое знание, которое не имеет предела совершенству, которое просто на столько, что непостижимо, где тайна не иссякнет никогда? Ведь жили же когда-то люди с чистым знанием, без наполнения его «своим» ограниченным, упрощенным, адаптированным к прагматизму мышлению и порокам?

– Спроси у тех, что на Олимпе, не зря же им почести возносят?

Владомир пошел, куда послали. Но Факир его впечатлил своей отшельнической жизнью, потому внутри распирало. Тогда Он сел на асфальт, исписанный детской абстракцией, взял брошенный мелок и аккуратно вывел на валяющейся картонке от порванного ящика из-под бананов: «Я».

Владомир вновь почувствовал тот шепот, тот мелодичный голос и обрадовался. Потом еще: «Я». Затем: «ЯЯЯЯЯ…» – вошел он в кураж. «ЯЯЯЯЯЯЯ» – продолжал марать картон. «ЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯ», – и так до тех пор, пока не исписал все картонное пространство.

Устал, оценивающе оглядел свой труд, удовлетворенно улыбнулся и отнес критику. Иначе как добраться до Олимпа?

Тот, чем-то смахивающий на нерелигиозного хилоним[6], отличался острым чутьем всего «модернового». Для современников его острый взгляд точно определял, что есть САП (современно, актуально, прибыльно). Это был очень занятой человек. Даже направляясь в Олимп, ему приходилось нести службу: к нему подбегали нерадивые бумагомаратели, которых он либо благословлял, либо отгонял пинками. В этот момент критик как раз отчитывал одного худощавого очкарика, который, потупившись, нервно переминался с ноги на ногу и краснел, как нашкодивший студент:

– Простите, ну не сдержался! Это произошло бесконтрольно!.. – отчаянно начал оправдываться тот.

– …То срыгнешь непотребное, то пукнешь не вовремя!.. – сердито закончил критик и дал коленом дановым пинка несчастному.

Владомир смело вручил свое творение критику, который оторопел от подобной дерзости. Он равнодушно повертел картонку в руках: никаких резолюций от чиновников и знаменитостей… Отошел за угол, расстегнул ширинку и… прямо на рукопись!

Владомир не успел обидеться, потому что кто-то грубо схватил его за шкирку и затащил на задние сидение шикарной машины. Это был манекен из мужского бутика, в деловом строгом костюме и с безупречной прической, его рот постоянно эмитировал улыбку, обнажая выбеленные зубы. Рядом с ним Владомир, лохматый и небритый, в своих тертых джинсах и в прошлогоднем свитере, почувствовал себя неловко. Впрочем, не на долго, ведь Владомир уже встречал на своем жизненном пути пиджаков и, надо заметить, искренне жалел их. Пиджаки это ткие нЕлюди с искусственным интеллектом, ухмылкой успешности на вечно позитивной или напротив суровой физиономии, которая никак не соответствовала их внутреннему состоянию, а была лишь этикеткой, что до внутренностей, то пусто там было, как у этого манекена.

Манекен в немом тосте поднял бокал шампанского, сверкнув диамантом перстня в виде усеченной пирамиды. Владомир понял, что того интересует, какую нишу в искусстве он претендует занять: «массовик-затейник» или «элитарный креативатор»? Он пожал плечами и заметил:

– Странно выглядишь.

– Стесняюсь всего нашего, и если я не похож на европейца, ощущаю себя ничтожеством, – искренне ответил манекен, затем вручил Владомиру череп, проломленный мастерком, тот торчал из него рукоятью наружу, а еще всучил свиток с клятвой и правилами: – Читай вслух, только с выражением.

– А чей это? – кивнул Владомир на череп.

– Это только для просвещенных… – ответил манекен.

– А когда я стану просвещенным?

– Это будет зависеть от твоего положения в обществе.

Владомир подумал-подумал и решил, что ему это не нужно, он вернул предметы и вышел из машины.

– Стой! Куда?!

– Не хочу лишаться квартиры. Хоть и не хоромы, зато мое, – прямо ответил Владомир, ведь был наслышан о том, как сектанты обманом овладевали имуществом своих адептов.

– Ты мой!

Владомир убежал. Он заскочил в небоскреб; слепой охранник принял его за жителя Олимпа и не препятствовал. Владомир вошел в лифт, а с ним трое: высокомерный мужик с квадратным лицом и ямочкой на подбородке, у которого на бейдже значилось «великий писатель», женщина легкого поведения, благодаря которому она была «своей» в Олимпе, и невзрачный тип с придурковатой внешностью. Последний с обожанием смотрел на писателя и пел восхищенные дифирамбы: «Как создать обновленного человека?! Как изменить тип русской культуры?! Как придать смысл существованию?! Перед этими проблемами гений автора стоит как…».

– По-моему гений автора об этом совсем не думает… – глядя на писателя, сжимающего в объятиях распутную девку, заметил Владомир, – Поет, что в голову взбредет.

– Все мы вышли из шинели, – высказался литературным клише писатель и по-отечески похлопал Владомира по плечу.

– А мне всегда казалось, каждый человек – отдельная вселенная.

– Мал еще, рассуждать, – упрекнул писатель; придурковатый записал услышанное в блокнот…

Как бы ни был велик этот олимпиец, но вышел он не из шенели, а на последнем этаже. До крыши добрался лишь Владомир, минуя несколько десятков, дурно пахнущих дохлым постмодернизмом, изломов.

На олимпе он увидел вовсе не классиков, а странную женщину в позе лотоса, на голове дрэды, блуза с этно орнаментом, рваные джинсы-клеш, на запястьях фенечки с бубенчиками.

– Абсолют, он везде… – закатив глаза, сказала Нирвана, вообще-то ее звали Ирина Ивановна, но молодящаяся струха-хиппи предпочитала, чтобы ее называли так таинственно. – Космос непонятен, необъятен: значит тайна, значит религия. Все на Земле давно известно и старо, как мир, а вот космос – это иное! – она затянулась папироской с коноплей, – Летим вме-есте-е, – протянула она слабеющим голосом, уронила голову на грудь и захрапела.

– «Тишина-а, тшш, тихо-тихо-тихо, Тишина»[7]…– прошептал лысый человек в полосатой пижаме и в священном ужасе ткнул пальцем в небо, – Она ищет Абсолют.

Владомиру лысый показался знающим, поэтому он сел, скрестив ноги, перед ним и спросил:

– Что ты знаешь про «Я»?

– Гармония души и тела.

– Какое-то калечное «Я» у тебя получается. В нем главного недостает! Творца.

– Однажды мы все станем червями, а может, птицами, а может, крысами… Так какая разница, где Абсолют? Мы все равно не узнаем кто это или что.

– Разве он не конкретен?

– Спроси у того, кто искал и не нашел, – лысый указал на человека сидящего в канализационном люке, лишь голова с татуировками в виде космических символов оставалась на поверхности. Владомир никогда еще не видел люков на крыше, это его удивило больше, чем человек, торчащий из него (Ведь кто их разберет этих олимпийцев?).

– А там ли он искал?

– Нет. «Там» ему не комфортно, – ответил тип в пижаме.

Владомир спросил человека в люке:

– Кто ты?

– «Мое имя – стершийся иероглиф, мои одежды залатаны ветром. Что несу я в зажатых ладонях? Меня не спросят, и я не отвечу»[8]…

– Понимаю, – разочарованно кивнул Владомир, – Чем витиеватее загнул, тем вроде как мудрее… Слишком примитивно: снять с себя ответственность, поселившись в люке, дуться на весь мир и в основание своих решений полагать не собственный выбор, чтобы потом за причину своих поступков винить неясное потустороннее. Удобно. Не вижу тут тайны. Здесь лишь отрицание «Я».

– Почему же? Как раз это начертано у меня на футболке, – сказал тот кто, кто искал и не нашел. Он вылез из люка и продемонстрировал рисунок Ямараджа[9], но вылез вовсе не для этого, ему нужна была доза, потому что воображение иссякло, и сны больше не беспокоили его, но именно они заставляли ощущать свою значимость и избранность.

– Это все, понарошку, – махнул Владомир, но увидев за спиной у того, кто искал и не нашел, притаившегося Ханумана[10], который враждебно погрозил ему кулаком, испугался и попятился.

Владомир чуть не свалился с крыши.

– Лети! Лети! Ищи-и!.. – подбодрила его очнувшаяся Нирвана и затанцевала шаманским танцем, потрясывая бубенцами.

– «Как Истина близка непостижимо! Блажен, кто понял, понял, не искав… Кто ищет вне себя – проходит мимо и не найдет, «себя» не потеряв»[11]… – вдруг выдал Владомир, потом смутился: – Не знаю, чье это и откуда?.. Не помню.

– «Устанешь искать автора»[12] – сказал тот, кто искал и не нашел.

Владомир поспешил к лифту, он чувствовал злость и опустошенность.

– Я прошел долгий путь и научился умно говорить, но не стал мудрее, – пожаловался он слепому охраннику у выхода.

Тот внимательно выслушал и указал на гипермаркет, находящийся на противоположной стороне улицы. Этому молоху-чревоугоднику целые толпы приносили жертвоприношения, а самая дорогая из них – была жертва Времени, а точнее, своей единственной жизни.

Владомир поблагодарил и отправился туда, куда послали. Он решил так: раз среди одиночек не нашел того, что искал, может среди толпы увидит? Но стоило только зайти в место, где толпа витрины и гимны слились в одну сплошную массу, выбежал, еле-еле, найдя выход. Ведь Гипермаркет устроен особым образом: чтобы вошедший, прежде, чем покинет утробу, прошел по всем лабиринтам пищеварения. Владомиру повезло! Он не слишком глубоко зашел, а потому, нарушив негласное правило, срыгнул, не дойдя до чрева. И все-таки это был опыт. Владомир уяснил, что в суете не видно себя, а в толпе невидно других.

«Может обратиться к себе? Может во мне есть «Я»? Наверняка оно знает, почему ему так одиноко?» – подумал Владомир и посмотрел в витрину Гипермаркета на свое отражение. Зеркало показало рожу.

«Слишком толстокожий, – печально констатировал Владомир, – За «я-телом» и «я-душой» не видно «Я-Духа»… Все врозь. Дисгармония и декаданс… А может, знает ребенок с его незамутненным сознанием?!» – вдруг осенило его.

Владомир огляделся и подбежал к мальчику, который с аппетитом облизывал эскимо и задумчиво разглядывал манекена в женском белье.

– Можешь мне ответить на вопрос?

– Да, я же учусь в школе и много читаю.

Владомир обрадовался:

– Так что ты понял о себе?!

Мальчик подумал-подумал и спокойно ответил:

– I like sex.

Владомир шокировано уставился на ребенка. У него закружилась голова, и он чуть не потерял сознание. Вовремя подоспел врач-терапевт:

– Абсолютно бесплатно и только для вас! Оплатите только услугу: сущие копейки… – начал тараторить тот.

– Альтернативными методами не желаете?.. – спросил гомеопат.

– О, вам бы почистить биополе!.. – начал предлагать свои услуги экстрасенс.

– Не там ищешь, Воландеморт, – прошептала таинственная женщина в темной мантии и, подобно девке площадной, томно прикрыла глаза.

Если бы она не имела обрюзгшее сытое лицо и фигуру жертвы фастфудов, выжженные волосы и яркий макияж, то Владомир точно бы повелся на ее таинственность. Однако он поймал себя на ощущении: «тетя Клава с местного рынка только что вышла из-за прилавка и решила поиграть с ухажером в предварительные ласки». Тем не менее, он поплелся за ней, потому что надоели докучливые «лекари».

Женщина затопала впереди, виляя толстым задом, и это было совсем не элегантно… Она привела Владомира в салон красоты. Включила телевизор: как раз шла ее программа, собирающая высокие рейтинги. На мгновение женщина залюбовалась собой, но вспомнив о госте, зажгла черные свечи и обула тапки в виде козлиных копыт (эта вещица была новомодной тенденцией в среде метросексуалов), затем начала вглядываться в стеклянный шар и вдруг воскликнула:

– В твоем мозгу солитер!

Владомир спросил себя: «Глист или бриллиант?».

– Уничтожить! Извести! – истошно запричитала она.

«Должно быть все-таки, глист» – решил Владомир, в этот момент он был уничтожен и с горечью подумал: – Жаль, что «Я» придумало мое больное воображение.

– Трепанация черепа! – взвизгнула бесноватая баба, схватила кухонный нож и кинулась на Владомира.

Он убежал. Бежал и думал: «Как странно, одни ищут, потому что неймется, другие лгут, потому что ленятся искать, а иные боятся, потому что нашли другое»… На земле искал, на небе тоже, может посмотреть под землей?»…

Владомир отправился в метро. По ступеням стекала река лиц: смуглые однобровые, черные, узкоглазые… «Похоронили-таки русскую культуру…» – сделал он печальный вывод.

Мимо прошел мужчина, говорящий сам с собой:

– Каждый идет своим путем. Но все дороги все равно идут в никуда. Значит, весь смысл в самой дороге, как по ней идти… Если идешь с удовольствием, значит, это твоя дорога. Если тебе плохо – в любой момент можешь сойти с нее, как бы далеко ни зашел. И это будет правильно, – сказав это, он шагнул под поезд.

Владомир вовремя схватил того за шкирку.

Собрались зеваки с разочарованными лицами.

– Герой! – воскликнула одна женщина, в надежде, что странный мужчина одумается и повторит попытку.

– Кретин! – ответил Владомир, – У него есть «Я»!.. «Я» невозможно уничтожить! Нельзя и пытаться!

Толпа подняла его на смех. Тогда Владомир сел в поезд, он угрюмо переживал обиду и не заметил, как уехал на край города. «А почему бы и нет? За городом еще не искал», – с воодушевлением подумал он.

Шел долго. Вместо брошенных русских деревень натыкался на китайские, чеченские, армянские и цыганские диаспоры. Их язык он не знал, потому ни о чем не спрашивал. Его встречали враждебным взглядом – он проходил мимо –провожали как покойника.

Наконец Владомир набрел на хутор Дядюшки Сэма, который тот застолбил совсем недавно. С приветливой улыбкой предприимчивого Кермита, он пригласил гостя к себе:

– Welcome, живи у меня! Баня есть, магазин есть, поля маиса есть. Что еще нужно? Научу тебя вести домохозяйство.

– Учить меня делу предков на моей же земле?!

– А где твоя земля? – ухмыльнулся Дядюшка Сэм.

– У меня есть квартира приватизированная! – возразил Владомир.

– Обои у тебя приватизированные, – брезгливо поморщился тот, – А у меня хутор есть!.. Но работать некому… Вероятно, перегнули мы с пропагандой «успешности», – невесело вздохнул Дядюшка Сэм. – Соглашайся! Так уж и быть, за учебу с тебя не возьму, а за маис 5% с экспортных продаж.

– Нет уж, дорожу своим скальпом, – не согласился Владомир.

Дядюшка Сэм злобно фыркнул, но ничего не сказал, потому что на хуторе работали лишь двое хлипких учеников-энтузиастов, а Владомир был богатырского телосложения и запросто мог всем накостылять.

Побрел Владомир к разрушенной в годы Советской власти и не восстановленной современниками церквушке и встретил там чудика, тщедушного босоногого мужичонку, который в ладонях землю в церковь таскал.

– Ты чего делаешь? – спросил Владомир.

– Христианство в мир перенесли: и потопили бисер в море житейском… Можа, лучше наоборот?

– А че землю? Ты людей сюда позови!

– В земле любви больше.

– Помочь?

– Помоги, будь добр, иди, куда шел, и совет мой с собой забери: где свиньи, там и грязь; где бисер, там нет свиней.

– …Я… – вновь послышался голос, такой неповторимый, желанный, всеобъемлющий, преображающий.

Как же Владомир тосковал по нему! Как же ему хотелось прикоснуться к прекрасному, вечному, непостижимому и простому!

Он услышал пение: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых»[13]… Оно доносилось из церкви. Владомир вошел внутрь, увидел Великую реку и седовласого чернеца с молодым лицом, он сидел в лодке. Подле него смирно лежал огнегривый Лев, а рядом Вол, исполненный очей, с ними золотой Орел небесный, чей так светел взор не забываемый.

– Не уплывай! – Владомир зашел по пояс в воду и вытянул лодку на берег. Влез в нее и сел напротив чернеца.

Тот был занят важным делом: правил искаженные книги. Так он начертал «над» вместо «под» в строке: «Под небом голубым, есть Город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой»[14]. Книга засияла красками.

– Знал ли ты, Владимир, что отчаянье проистекает от богооставленности? – вдруг спросил чернец, не отвлекаясь от своего занятия. – Если в искусстве нет Бога, это мертвое искусство, а если возносить на пьедестал то, что не имеет сутью Бога, это кумирослужение, а кумирослужение ведет к заблуждению и богооставленности.

– Нет, не знал. Чувствовал.

– Почему бы горделивому уму не заглянуть в первоисточники, тогда толковать от себя не придется? Но нет, о «Евангелии» мы судим через булгаковского «Мастера и Маргариту», а о личности Христа спрашиваем ученых или философов!..

– Но там тоже много мудрого и даже есть немного истины!

– Там много суемудрого. Вот есть огород, доступный каждому, на нем цветут культурные растения, зачем же их искать в сорняках и дебрях, а найдя тщедушные их ростки, возводить заброшенное место в ранг окультуренного, с сорняками вкупе приравнивать эти самые ростки к истине?.. Эх, только представь, какие муки преследуют Мастера в аду?! Он все продолжает и продолжает писать дьявольскую пародию на Евангелие, умаляя Бога до рамок исторического персонажа, а самое ужасное, что он не может понять того, что сам же себя истязает.

– Еще… еще!.. говори!.. – Владомир умоляюще посмотрел на чернеца, впервые ему хотелось слушать и слышать, потому он старался усвоить каждое слово, впитать, переварить, что ему с трудом, но удавалась.

– Слушай, – улыбнулся чернец, – Давным-давно, когда слово «Бог» среди людей произносилось без стеснения, со страхом и трепетом, без оправданий и объяснений, почему оно употреблено, и не считалось «устаревшим славянизмом», бытовало древнее знание, в котором говорилось о том, что однажды Бог дал Адаму и Еве первую букву алфавита…

– А остальные буквы?

– Остальное придумали уже люди.

– Почему же тогда люди стремятся истребить культуру, если она плод их собственных трудов?!

– Не культура так пугает бесноватый мир, а Бог, который в ней. Стоит только обезличить, засорить кабалистикой, и все станет безОбразным!

– Еще, говори-говори! – Владомир внимал чернецу с упоением.

– Все еще алчешь и жаждешь? – с состраданием спросил чернец.

– Очень! Все ищу и ищу хлеба насущного, а ты меня словом пропитал!

– На вот, внимай лучше этим словам – чистейшая Истина, без сора и плевел, без мнений и суемудрости! – чернец достал из-за пазухи древнюю книгу и протянул Владомиру со словами: – Читай и во век не возжаждешь[15]!

Тот прижал потрепанную книгу к груди как самый бесценный подарок. Он прозрел, а потому плакал от радости и счастья, словно дитя, он дарил свое стремление, и знал, что это настоящая Тайна, что это совсем небутафорское Чудо!

– Где Ты?! – с нетерпением выкрикнул голодный и жаждущий Владимир в пространство.

– Я здесь! – совсем рядом послышался долгожданный голос.

СНОСКИ

[1] От древнерусского имени Володимир (володѣти миром), древнескандинавское Valdimаrr (властелин славный), древнегерманское Waldomar (с тем же значением). В православные и католические святцы имя попало благодаря равноапостольному князю Владимиру, язычнику, принявшего православие и крестившего Русь.

[2] Стихи-стеб Вовы Горохова-(65 кг), ставшего знаменитым в сети в интернет, благодаря стихам собственного сочинения, изобилующим ненормативной лексикой и «туалетным» юмором, которые он самостоятельно воспроизводит в своих видеороликах.

[3] Строки из стихотворения Иосифа Бродского «Пилигримы» (1958 г.).

[4] Строки из стихотворения Иосифа Бродского «Пилигримы» (1958 г.).

[5] Строки из стихотворения Наума Коржавина «От созидательных идей…» (1969 г.)

[6] Современное классифицирование еврейского населения по отношению к иудаизму: светские (хилоним), соблюдающие традиции (масоратиим), религиозные (датиим) и ультрарелигиозные (харедим).

[7] Слова из песни Дельфина «Тишина».

[8] Слова из песни «Иероглиф» группы «Пикник».

[9] Ямарадж (санскр.: близнец) – в индуизме божество Преисподней.

[10] Хануман (санскр.: разбитая челюсть) – чтимая в индуизме божественная обезьяна.

[11] Из стихотворения А. Сотниченко «Как все понять, не искажая сути?» (1998 г.)

[12] Цитата из романа Виктора Пелевина «Священная книга оборотня» (2004 г.).

[13] Псалом Давида 1.

[14] Слова из песни «Город» – музыка Владимира Вавилова (1960-ые), слова Анри (Андрея) Волохонского (1972 г). Авторство текста ошибочно приписывается Борису Гребенщикову, который изменил всего один предлог «над», чем сильно исказил смысл произведения, вместе с этим, библейские символы («лев», «вол» и «орел», кроме «человека», его символ отсутствует, но вероятно именно «к нему» обращены слова песни / Ветхий Завет: Книга Пророка Иезекииля. Глава 1; Новый Завет: Откровение Иоанна Богослова, 4:7) стали восприниматься как языческие божества индуизма и буддизма.

[15] Ев. от Иоанна (4:13-14): «Иисус сказал ей (самарянке) в ответ: всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную».