Пшеничное сердце
– Опять всё загадили! Проходу от вас нету! – проворчала старуха и замахала бадиком: ей порядком надоели «безмозглый старик», сосед, что жил над нею, и голуби, что «вечно мешались под ногами».
Ноги, надо сказать, у бабы Нюры болели сильно, она долго проработала оператором на кондитерской фабрике и стоять ей приходилось почти всю смену, теперь даже передвигалась с трудом, а как выйдет из подъезда, так вот они: дед на лавке с буханкой хлеба и голуби, которых он кормит каждый день, да еще улыбается и разговаривает с ними!
Сосед приветливо кивнул; баба Нюра фыркнула и отвернулась, размышляя в себе: «Ишь, будто забыл, как я ему вчера про птичий грипп рассказывала…». На самом деле старушка не рассказывала, а кричала с балкона, что «полоумный старик разводит во дворе заразу», но баба Нюра считала себя правой, и причина ее раздражения к безобидному деду и голубям ей казалась тоже оправданной.
Несмотря на боль в ногах, баба Нюра на этот раз мимо не прошла, вернулась «посмотреть в бесстыжие глаза» соседа.
– Вот тебе не стыдно? Ты хлеб на что переводишь? Я в войну голодала, о хлебе во сне мечтала, лепешки из крахмала ела да лебеду…
– Да что ж мне его выбрасывать что ли? – прошамкал беззубый старик, – Я всю буханку не съем, половинки у нас в магазине не режут, а они – голодные: вот и помогаем друг другу.
– Люди голодают, а он тут птиц кормит! – возмутилась баба Нюра.
– Вы голодаете?! – встревожено спросил старик.
– Пенсия у меня знаешь какая?.. – уклончиво ответила смущенная баба Нюра, она как раз шла в магазин за творогом.
– А давайте я вам помогу? – всерьез начал старик, – Мне одному много ли надо?
– Себе помоги! Вон пальто на одной пуговице держится, а ты тут курятник перед домом завел!
– Ну зачем же вы обманываете, Анна Сергеевна? – облегченно вздохнул старик и засмеялся – до него наконец дошло, что соседка просто ищет причину для затеи очередного скандала.
Он не особенно обижался: «Что с нее взять? Одинокая пожилая женщина. Не все же, в конце концов, любят птиц!». А еще старик до сих пор чувствовал вину за то, что однажды залил ей в кухне потолок: забыл закрыть кран в умывальнике.
– Это кого ж я тут обманываю?! – рассердилась баба Нюра.
Старик закрыл глаза и напряг свою память, она теперь его часто подводила.
– Послушайте вот:
Кто-то любит попугаев,
Кто-то любит снегирей,
Я ж люблю простых и добрых
Сизокрылых голубей.
Примелькались их красоты
Средь помоек гущей серой…
Да вижу в душах их невзрачных –
Голубь Мира, Голубь Белый!
Нечего было на это сказать бабе Нюре и она повернулась, чтобы уйти.
– Анна Сергеевна! – окликнул ее старик, – Вы случаем не в магазин?! Может, купили бы мне заодно маленький пакетик семечек или булочку, а то чтой-то я сегодня недомогаю?!
Баба Нюра на такую дерзость сказала только «тьфу», гордо отвернулась и медленно заковыляла восвояси. Она подобное «святотатство» не одобряла. Между прочим, каждую субботу свежую буханку на канон[1] клала, за упокой близких, и свято верила словам своей покойной бабушки: «Кто хлеб в храм несет, того хлеб всегда спасет». И действительно, даже в самое трудное время, у бабы Нюры в доме этот продукт не переводился…
На обратной дороге она подготовила длинную речь, в которой собиралась пристыдить «старика-бездельника» и была рада увидеть соседа, который все так же сидел на лавочке в окружении своих голубей. Старик не двигался…
Когда дедушку хоронили, Баба Нюра хлопотала больше всех, ведь она часто ходила в церковь, а потому среди соседей считалась знающей, что в «таких» ситуациях нужно делать. Среди забот и суеты позабыла старушка о больных ногах и даже не ворчала на голубей, которые топтались у подъезда, ворковали и дожидались старика.
А как гроб вынесли, так птицы долго над ним кружили, не решаясь приблизиться к толпе: узнали своего кормильца…
Сорок дней спустя баба Нюра переходила проезжую часть, и делала она это крайне медленно. Ей нетерпеливо сигналили автомобилисты, на что старушка только ворчала. Вдруг на своем пути баба Нюра увидела помятую буханку хлеба. Птицы, гонимые голодом, то слетались к ней, то вновь улетали, когда приближалась очередная машина. Им кто-то предоставил страшный выбор: смерть на дороге под колесами или смерть от голода.
– Вот негодяи, это ж надо, хлеб на землю бросить?! – посетовала баба Нюра, она-то своих внуков приучила бережно относиться к этому продукту: «Кто хлебом разбрасывается, оттого хлеб уходит!».
Подтолкнула старушка бадиком буханку к обочине, подошла, отдышалась, еле-еле нагнулась, подняла. Хлеб замерз от мороза и был твердый как кирпич. Сунула она его в сумку и заковыляла к кладбищу. Знала она, что к ее бывшему соседу на сорок дней никто на могилу не придет и не помянет: его немногочисленные родственники жили далеко.
Недолго баба Нюра искала холмик со скромным крестиком, подошла и вздрогнула от неожиданности: с земли вспорхнула стая голубей, устремилась ввысь и разлетелась в разные стороны.
– Опять вы?! – удивилась старушка, провожая птиц задумчивым взглядом, – Ну вечер добрый, сосед, – обратилась она к молчаливому холмику, – Я вот тут пшенца тебе принесла и конфет, а то думаю, заскучал без меня…
Баба Нюра полезла в сумку и наткнулась на буханку замороженного хлеба. Подумала-подумала, положила возле могилы дедушки и с большим трудом расколола на несколько частей бадиком, чтобы птицам удобнее было есть, приговаривая:
– Ну вот, дед, и тут ты о своих голубях позаботился…
ПРИМЕЧАНИЕ
[1] Канун (канон) обычно располагается в средней части Храма у северной (левой стороны) и представляет из себя мраморный или металлический стол, на котором расположены ячейки для свечей и небольшой Распятие. Возле этого места в церкви совершаются службы по усопшим, для поминания которых прихожане ставят свечу на «канун» и оставляют на соседнем, обычном, столе муку, хлеб или вино.