Бабушка-Вуду

бабушка_врач скептик_Бабушка Вуду_рассказ Елены ДубровинойБабушка-Вуду

Мне и Максу, моему однокурснику, интернатуру пришлось проходить в Доме престарелых общего типа в отделении, которое теперь бы назвали отделением паллиативной помощи или, проще говоря, хосписом. Место мрачное, забытое всеми мед учреждениями и администрациями, находилось вдали от мегаполиса, а вернее, на отшибе.

Дом престарелых был на колхозном обеспечении, из-за бедственного положения которого, переживал нелегкие времена и, вероятно, существовал лишь на скудные пенсии пациентов, ведь большая часть их дохода в обязательном порядке перечислялась в кассу учреждения. А впрочем, до «отживших свое» стариков, никому не было никакого дела. Как-то не научено наше и предыдущее поколение уважать старость. Может, в будущем что-то изменится?..

Городской персонал в Дом престарелых доставлялся на служебном автобусе, который гремел как погремушка, вероятно потому, что был давно списан за истечением всех мыслимых и немыслимых сроков эксплуатации. Ремонт в учреждении, скорее всего, не делали со времен советской власти. А наше отделение из нескольких палат было вообще самым жутким местом на земле, после тюремной камеры. Отвратительные коричневые стены, скрипящие доски под вытертым линолеумом, обшарпанный потолок, подернутый налетом аспергиллы, проще говоря – грибком, очень вредным для здоровья. Хотя о здоровье в нашем отделении думал только персонал, что до пациентов, то они все ждали смерти. Кому-то везло: с этого света за несколько дней «выписывались» (простите, выражение одной пациентки), а кто-то жительствовал уже месяц.

Среди таких «долгожителей» была одна старушка с онкологическим заболеванием в 4 степени. Мы ее прозвали Бабушка-Вуду, потому что старушка вязала крючком небольших кукол и дарила всем, кого только встретит. Она была непритязательной, одинокой, никогда не жаловалась, никогда никого не утомляла мемуарами о былой молодости, не возмущалась, была приветливая и тихая. Складывалось впечатление, будто она попала в больницу с «опендиксом» или проходит реабилитацию в санатории. Медсестры ей таскали клочки ткани, пряжу и бусины, а она мастерила своих кукол в перерывах между сном, уколами и капельницами.

Надо заметить, в этом отделении не лечили, лишь поддерживали остатки угасающей жизни, да при зорком контроле со строгой отчетностью обезболивали морфином.

Простите, может, выражаюсь слегка грубо, но столько повидал на службе, что очерствел и многое, что ужасает обывателя, меня давно не трогает. Оброс панцирем что ли? А для молодого специалиста, надо сказать, это очень важно, иначе, лучше не идти на лечфак – легко можно свихнуться. Я теперь и своих студентов учу этой премудрости.

Вы не думайте: все, начиная от санитарок, заканчивая врачами, как могли, подбадривали пациентов. Но изо дня в день приходится слышать одни и те же вопросы, смотреть в глаза, полные испуга и боли. К такому привыкаешь. На сочувствие порой просто нет времени и сил, да и желания тоже. Работа, просто ежедневная рутинная работа, ведь пыл восторженности у меня отбили еще на третьем курсе (попался преподаватель-циник, ненавидящий свою профессию и студентов). Лично я сам уже уйму раз умер вместе с умирающими, пока не сказал себе «хватит»! Потому, не ужасайтесь моим прямолинейным высказываниям.

Между тем, подобное место со своим графиком и специфической атмосферой совершенно не располагало к тому, чтобы расслабиться, чтобы чему-то порадоваться. Как правило, в таком заведении умирающие не чувствуют себя нужными кому бы то ни было, не ощущают никакой свободы, лишь тупо лупятся в обшарпанный потолок.

Стертые личности. И кому нужны их былые достижения? Поэтому, если кто-то вдруг начинал рассказывать о себе, что-то такое, чем гордился, то это просто раздражало окружающих.

А что можно сказать в утешение безнадежно больному старику? «Не тужи, скоро все пройдет?» или «Все будет хорошо?»… Помню, мы с Максом тогда всю голову сломали, думая над тем, как в двух словах можно утешить или поддержать умирающего?

Да что мы сами знали о смерти?! Я, например, был молод и думать о ней мне совершенно не хотелось, полно было своих проблем, которые требовалось решать… Но и теперь я думать о смерти не хочу. Мне плевать, что она неизбежна. Мне плевать, существует ли что-то после смерти. Я боюсь думать об этом. На мой взгляд, думают о ней только параноики! Тем более что сегодня, о смерти думать и говорить серьезно как-то несовременно. Ты жив – шевелись, вкалывай, достигай… Умер – закопали и забыли. Жестоко? Такова правда жизни.

Итак, вернемся к нашим баранам. Макс, надо сказать, умудрялся и хорошо учиться, и одновременно слыть шалопаем: он не прочь был выпить и покурить, виртуозно играл на гитаре, девчонки избаловали его вниманием, а друзья уважением, и вообще Макс был чем-то вроде вузовской знаменитости, дружить с ним было честью. Его любили, к его мнению прислушивались. Последнее, наверное, потому, что он легко излагал свои мысли, мог поддержать разговор любой тематики, и любил выделиться в полемике с профессорами. Макс успевал прочитывать тонну всяких книг, а самое удивительное, он помнил прочитанное. Ему как-то все легко удавалось. Честно признаться, я этому умнику завидовал. Да и не только я, многие.

Однажды Макс получил от Бабушки-Вуду подарок: куклу в черном платье. «Это я что ли?» – шутя спросил он. «Ты» – ответила она. «Что-то не похоже» – ухмыльнулся он и сунул подарок в карман белого халата…

Надо заметить, Макс слегка побаивался старушку. Про нее рассказывали разное. Одна санитарка в священном ужасе твердила, что «бабуля не простая, а ясновидящая», другая обзывала ее «ведьмой», потому что та часто подолгу бубнила себе что-то невнятное под нос, молоденькие медсестры назвали «милой бабусей», а главврач – «наш ветеран»…

И вот, как-то у Макса настало время ночного дежурства. Он сделал ряд назначений и отправился в бытовку, кофейку попить. Вдруг сработала тревожная кнопка и ни где-нибудь – в палате Бабушки-Вуду, а он один! Медсестры как провалились. Помчался в палату сам, да только поздно, соседка Бабушки-Вуду, скончалась. Как полагалось по инструкции, он попытался ее реанимировать, естественно, безуспешно.

Макс потом рассказывал: «Захожу. А бабуля плачет, шепчет себе что-то под нос и глядит в окно, а там стекла закрашены краской. Нет ничего, а она, будто что-то высматривает. Увидела меня, села. Потом говорит, мол, «выписалась» пациентка, а «долечиться не успела». Похоже, у «нашего ветерана» начались проблемы с головой… У меня от нее мурашки по коже!».

Как-то зашел я вместе с Максом в палату к Бабушке-Вуду, желая продемонстрировать другу свою смелость и наплевательское отношение к суевериям. Спрашиваю: «Как чувствует себя больная?» А она и говорит: «И ты больной, и ты в больнице, болезни только разные, и лекарства разные, а выписаться-то мы все должны здоровыми»… Я не обратил на этот бред внимания, а вот Макс, после этих слов изменился, стал часто навещать Бабушку-Вуду, подолгу с ней разговаривать.

Он потом совсем сбрендил, часами беседовал с теми, кто мог и хотел говорить. О чем? О смерти, конечно же. Начитался всякой мути о галлюцинациях побывавших в клинической смерти, об экстрасенсах и прочей ерунды (как раз в те времена литература подобной тематики захлестнула рыночные книжные прилавки). Максу почему-то стало важным узнать об этом больше.

Он таскал пациентам журналы с кроссвордами, анекдотами и дешевые детективы, чтобы хоть как-то отвлечь от мрачных мыслей, частенько сам им читал. А потом Макс вообще иконы приволок! Главврач разрешил, ведь настал период демократии, и правительству теперь было до фонаря, кто и во что верит. Но на всякий случай главврач обыграл, будто Макс это сделал по просьбе пациентов.

Позднее над Домом престарелых шефство взял немолодой священник из местной церкви. Стал часто приходить и беседовать со стариками. На пожертвования прихожан закупал необходимые медикаменты и бытовую химию, приносил поношенные вещи еще в приличном состоянии, потому что ветхая одежда на стариках порой просто расползалась, а еще он угощал домашней выпечкой, вареньем и соленьями. Последнее, надо сказать, очень радовало стариков, ведь после казенных харчей, домашняя еда любому покажется пищей богов.

Он стал захаживать и в наше отделение, после чего пыл Макса заметно поубавился, ведь от священника проку было больше. И тоже, как ни странно, тот помешался на «нашем ветеране», часами просиживал у старушки, все о чем-то спрашивал. Она подарила ему вязаную белую птичку, которую он потом бережно хранил как память…

Вскоре Бабушка-Вуду скончалась. Уснула, и все. А как стали санитарки пастель перестилать, у бабуси под матрасом обнаружили плетеные четки и вязаную черную шапку с белыми крестами. В ней ее и похоронили…

Так вот, к чему я веду весь этот рассказ. Случилось нечто такое, что меня повергло в шок!

Буквально вчера возвращался с женой из Гелинжика и на вокзале встретил Макса. Вы не поверите! Он послушник в каком-то монастыре.

Так изменился! Не курит, не пьет, бороду отращивает. Ему бы еще черную ряску, как у той куклы, тогда вообще со смеху можно угореть!

Спрашиваю: «Ты как?». «Хорошо», – говорит. «И че, мяса не ешь и с бабами ни-ни?». А тот в ответ только покраснел! И это наш Макс?! Макс, сердцеед и засранец?!

Слово за слово, вспомнили о Бабушке-Вуду. И тут он мне заявляет: «Дураки мы с тобой были! Не отвлекать от смерти надо было новостями и кроссвордами, а готовить к ней!». «Да что их готовить? – удивился я, – Они бы и так померли?».

О, Макс мне прочел целый философский трактат (я так и знал, что он не тех книжек начитался!): «Момент смерти это самый важный момент в жизни каждого человека. Самый важный и самый главный! Если человек знает, как себя правильно вести, чего следует ожидать, если он кается перед смертью и причащается, то ему не так страшно, то ему действительно становится легче и морально, и даже физически. Когда человек спокоен?..»

Я в ответ пожал плечами, потому что не понял, куда он клонит.

«…Когда точно знает, как правильно себя вести в сложившейся ситуации, – говорит, – Умирающий все свои последние силы вкладывает в подготовку – и это естественно, и это правильно. А самое главное, в нем зажигается надежда».

«Надежда?!» – ухмыльнулся я, удивляясь противоречивости высказываний Макса. Ведь о какой надежде может идти речь, если человек обречен, если он сам точно знает, что уже никогда не выздоровеет, никогда не помолодеет и, вообще, вскоре совсем перестанет существовать?!

Ну разве Макс признается в своих заблуждениях? Естественно, он продолжал отстаивать свою точку зрения: «Да, надежда, потому что и жизнь, и смерть для него обретут смысл. Нет ничего страшнее ощущения бессмысленности своего существования».

Я решил прекратить этот бессмысленный разговор о смысле бытия, устав подыгрывать свихнувшемуся взрослому детине и раздраженно заметил: «Случаем не у церковных ли бабок ты почерпнул эту науку?». А тот, нисколько не смущаясь, мне и заявляет: «Представь себе, самое главное знание, а преподается только в Церкви!».

Понял я, что с ним спорить бесполезно. Странно, Макс всегда был умным, начитанным и интересным собеседником с реалистичными взглядами на жизнь. Какую пилюлю нужно было проглотить, чтобы стать безумцем?! У меня сложилось впечатление, что я разговариваю не с образованным человеком, а с невеждой, торгующим семечками на рынке. На моих глазах в одночасье весь авторитет, вся слава юных лет преуспевающего студента слетела как мишура с высохшей новогодней елки и обратилась в прах… Это, надо сказать меня очень удивило и одновременно приятно позабавило.

«Ты не умничай, а лучше скажи, неужели нашел-таки слова для умирающих?» – спросил я тогда. Нет, этот вопрос меня больше не занимал, я его задал скорее для того, чтобы окончательно убедиться в одной простой истине: только у психов на все есть ответы.

Макс хотя и задумался, но все-таки меня не удивил, когда сказал, что нашел. Этот выскочка иначе не мог, на все-то у него должно быть пояснение: «Нужно спросить умирающего: готов ли он ко встрече с Богом?».

Вот и поговорили… Я тогда уяснил на 100 %, что мы с Максом жители с разных планет и между нами невероятная пропасть.

Честно говоря, что-то гнетет меня в последнее время, не дает покоя. Нет, это не встреча со свихнувшимся на религиозной почве другом юности, которому профессора пророчили улетную карьеру в медицине, и вовсе не то, что Бабушка-Вуду так и не подарила мне никакой куклы. Хотя странно, от нее подарка не получил разве что столовский кот Васька. Что-то другое…

А еще меня мучает вопрос: эта бабуля обычный человек (я в этом уверен, таких тысячи), но почему Макс, да почти все, кто ее знал, в ней что-то разглядели, а я нет?..

© — «Бабушка-Вуду» рассказ
 Елены Дубровиной,
https://elena-dubrovina.ru/
рассказ вошел в сборник «Бабушка Вуду»
 
При копировании материалов статьи
ссылка на сайт и указание автора обязательны!

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Анти-спам: выполните заданиеWordPress CAPTCHA